Человек безумный. На грани сознания  - Виктор Тен

Атавистический характер носят, по мнению Кречмера, и физические проявления шизофрении:

«Если мы снова обратим внимание на истерию и шизофрению, то найдем в тех же симптомных комплексах, которые нам представляли атавистические процессы возникновения образов, например кататимические агглютинации, также и своеобразные способы функционирования психомоторной области, между которыми и филогенетически более древними ступенями выражения может быть установлена параллель» (там же. С. 188).

«В кататоническом комплексе симптомов шизофрении ритмические формы движения в изобилии выступают на поверхность, как стереотипия, вербигерация и т. д. Кататоник может часами через правильные промежутки времени повторять один и тот же звук, одно и то же предложение, скакать на одной ноге, тереть ее или совершать круговые движения; он может до крови растереть свою кожу подобными автоматическими движениями» (там же. С. 188).

Сюда относятся не только «двигательные стереотипии», «как качание на стуле, барабанное движение, верчение большого пальца, однообразно повторяемые на клочке бумаги рисунки», но и «двигательные неистовства» шизофреников, столь характерные также для первобытных людей. При этом «негативизм истерического субъекта на профана производит также впечатление чего-то «детского», и действительно в главном он аналогичен детскому поведению, – пишет Кречмер. – …Дети в определенном возрасте часто из-за мелочей впадают в состояние волевого противодействия. Они вдруг начинают сильнейшим образом сопротивляться, пуская в ход все свои мускулы и весь голосовой аппарат, своенравно отказываются от исполнения какой-либо просьбы и подобным образом ведут себя с большим упрямством еще долгое время после того, как причина исчезла и реакция тем самым стала бессмысленной. Это мы называем негативизмом. (Пиаже более точно называл это эгоцентризмом, ибо негативизм является только одной из сторон эгоцентризма. – В.Т.) Доброжелательное мотивированное уговаривание при этом большей частью не действует. Реакция или исчезает с течением времени сама собой, или же внезапно и без всякого мотивированного перехода оборачивается в противоположное направление воли. Мы показываем ребенку, который только что топал ногами и кричал, прекрасное кушанье: в один момент он забывает все и, смеясь, подходит к нам. Резкий свист, внезапная пощечина заставляют его моментально замолчать. Отсутствие реакции на мотивы и отзывчивость на элементарные сильные чувственные раздражения характерны…» (там же. С. 194).

Отсутствие реакции на мотивированные доводы, которая характерна для нормальных взрослых, суть то, что объединяет психику шизофреников, первобытных людей и детей в определенном возрасте в одно и то же явление.

Кречмер дает однозначное медицинское заключение:

«Нет ни одного из главных механизмов, имеющих отношение к образам или аффектам (как мы описали их у первобытного человека), которых мы не могли бы найти у шизофреников… Шизофреник может расколоть себя на две личности: одну часть своих переживаний он припишет действительному И. Губеру, другую – своей новой личности, которая родилась в Шарентоне и зовется Мидхат-пашой. Можно наблюдать также и персонификацию отдельных частей тела, как у первобытного человека. Проецирование частей собственной личности в окружающий мир и включение в самого себя составных частей внешнего мира – все это происходит как в сновидении, но только при дневном сознании» (там же. С. 167, 168).

«Мы находим среди душевных процессов возникновения образов у взрослого культурного человека за преобладающими в настоящее время психологическими механизмами другие функциональные типы, которые хотя и рассеяны по очень разнообразным областям наблюдения, однако всегда встречаются у нас с однородными основными чертами, прежде всего в сновидении, при гипнозе, в истерическом сумеречном состоянии и в шизофренических расстройствах мышления. Так как эти функциональные типы представляют собой блестящие аналогии более ранних ступеней развития душевной жизни человеческого рода, то мы можем с большей вероятностью считать их сохранившимися низшими ступенями филогенетического развития…» (там же. С. 141).

Если шизофреническое расстройство мышления является рекапитуляцией низшей ступени филогенетического развития, то далее логично было перейти к филогенезу психики, что Кречмер и делает, шокируя новизной. Дело в том, что шизофрения – это не только не самая простая форма мышления, а скорее самая сложная. Следовательно, в истоке логического мышления нет обычно утверждаемой учеными простоты рефлексов и восприятий.

«С эволюционной точки зрения абстрактное мышление не может быть целиком выведено из наглядных образов внешнего мира. Мы уже говорили о собственных тенденциях нашего душевного организма, которые не могут быть сведены к чувственным впечатлениям внешнего мира… Надо думать, что в нас уже первоначально заложены и собственные душевные тенденции не наглядного рода к более высоким логическим операциям» (там же. С. 179).

Вспомним, что утверждают Пиаже и Инельдер, обследовавшие около трех тысяч детей на предмет формирования первичных логических функций (сериации и классификации). Первичные логические операции у детей изначально «включены в более сложные структуры». Они необъяснимы усложнением простых перцепций. Получается, что онтогенез по Пиаже подтверждает филогенез по Кречмеру.

Насколько это противоречит тому, что не перестают повторять на всех языках ученые «трупы»: будто мышление появилось мало-помалу, благодаря внешнему (экзогенному) фактору (рефлекторное поведение, коллективная охота, образы внешнего мира и т. д.)! Далее оно якобы шаг за шагом развивалось, благодаря постепенному усложнению рефлексов.

Кречмер совершил настоящую революцию, первым в мире предложив идею эндогенного происхождения логического мышления не из животной простоты, а из более сложной формы – из шизофренического мышления с его запутанными кататимическими образами.

Принято считать, что альтернатив «помализму» с его экзогенным истоком мышления просто не существует, кроме креацианизма. Но креацианизм – это религия, это введение фактора чуда божьего, тоже экзогенного. Сторонники обезьяньего помализма присвоили монополию на научную концепцию, будто других не существует, хотя доказать ее не могут уже более ста лет, и никогда не смогут.

Становление высших функций в филогенезе может быть отражением процесса преодоления через кризис, связанный с отказом от животных рефлексов, что для тех «ещё животных», какими были пресапиенсы, являлось почти самоубийственным риском. Она может быть, напротив, описанием бескризисного продвижения по прямой от малого ума к большому, где вроде бы как наблюдается развитие «мало-помалу», т. к. шимпанзе, безусловно, умнее рыб и сравнимы по развитию функций мозга с трёхлетними детьми.

Как известно, до сих пор, спустя столетие после выхода книг Леви-Брюля, Пиаже, Кречмера, большинство палеопсихологов и антропологов придерживаются степуляционной модели, оставляя за скобками вопрос: почему «трёхлетний» интеллект шимпанзе и детей дает по ходу обучения столь разные результаты? Почему дети усваивают логику, а обезьяны нет? Почему дети вписываются в ходе усвоения социальных функций в разнообразные социумы, а у шимпанзе может быть только один вид социума – тот, который определяется инстинктами? Почему на базе детского интеллекта, который в трехлетнем возрасте не превосходит «интеллект» шимпанзе, возможно формирование научных понятий, а шимпанзе… Ни одна обезьяна до глубокой старости не усвоила ни одного научного понятия, невзирая на поистине титанические усилия обучателей.